— Дьяконов прав. Контрреволюция рядится под эсеров, говорит их голосом. Это покажется странным, но эсерам больше всего станет помогать казачество. В том, что нас не побить в открытом бою, казаки убедились. Но вот «улучшить» власть на свой манер они, пожалуй, еще захотят. Неумелое проведение разверстки, нарушение классового принципа им на руку. Передайте Виктору Ивановичу, что необходимо срочно установить наиболее видных в прошлом эсеров города, проверить их связи, проникнуть в их среду. Надо разобраться и в настроениях бывших офицеров: не все из них пришли к нам с честными намерениями. Посмотрите, кто из бывших тесно связан с эсеровскими активистами.
— Ваш город и уезд, — продолжал Павлуновский, — манят к себе эсеров и их новоявленных союзников потому, что они рассчитывают на сибирское казачество. К тому же в Петропавловск стекается хлеб, собранный по продразверстке в других уездах. А это — приманка вдвойне. В общем, программа действий определяется четко. Не так ли?
— Да, товарищ полпред.
— Тогда не буду вас задерживать. Передайте большой привет Виктору Ивановичу. До свидания!
Вопрос о лечении Эльпединского решился быстро: помогла записка Виктора Ивановича к Павлуновскому. Чигович, не расстававшийся с Порфирьевым, недовольно хмыкал, когда сотрудник медицинского отдела попытался упрекнуть Ивана Спиридоновича в том, что тот получает путевку для своего сослуживца вне очереди.
— Ты знаешь, Иван, — сказал Чигович, когда друзья шли на железнодорожный вокзал за билетом. — В семнадцатом с февраля по май я отлеживался в нижегородском госпитале. Там же и в партию вступил. Так вот один врач нас, фронтовиков, костерил за то, что мы в «грозное время» на госпитальных койках валяемся. Чем-то этот чиновник мне того нижегородца напомнил.
— Слушай, Альфред, — перебил Чиговича Порфирьев. — Ты мне хоть немного о краях, где теперь служишь, расскажи. Я как-то не представляю Каркаралинск. Глушь, поди, страшная, а?
— Когда я в апреле прибыл в Каркаралинск, — сказал Чигович, — тоже так думал. Население местное — одни кочевники. Люди, правда, приветливые. А город, хоть и уездный, но, маленький, всего четыре тысячи жителей. Правда, места изумительные. Рядом горы, леса.
Лицо Чиговича при воспоминании о красотах затерянного в степи городка озарила теплая улыбка. Но он тут же согнал ее и с неподдельной грустью заметил:
— Беда у нас с кадрами, Ваня. Настоящая беда. Вот сейчас на пару дней задержусь в Омске, буду для уезда людей выпрашивать. У нас в учреждениях работает слишком много бывших белогвардейцев, в основном анненковцы да дутовцы. Отступавшие атаманы побросали их больными, ранеными. Озлились они и на атаманов, и на Советскую власть: беспрерывно нам пакостят. Я уж половину проверил. Но уездные учреждения не закроешь. Военком Ляпин и тот в эсерах раньше состоял. Правда, работает пока неплохо.
Раскурив угасшую трубку, Альфред закончил свою мысль:
— В штабе Помглавкома по Сибири обещали помочь. Уже посылают одного товарища на должность военкома. Он после ранения, но, думаю, с обязанностями справится.
— Да, тяжеловато тебе, — посочувствовал Порфирьев. — У нас немного легче. Но тоже бывших много. И кое-кто из них никак не угомонится. В общем, забот хватает.
За разговорами незаметно подошло время прощания. Ударил станционный колокол, возвестив об отправлении состава. Чигович крепко обнял Порфирьева, а затем, отстранившись, хлопнул его по плечу и, не оглядываясь, пошел к выходу в город. Не знали друзья, что им уже никогда не встретиться.
Отчет о командировке Дьяконов выслушал внимательно, ни разу не перебив Порфирьева. Он только попросил повторить то, что говорили Павлуновский и Гузаков. Затем Дьяконов достал из своего сейфа серую папку и, вручив ее Порфирьеву, сказал:
— Здесь, Иван Спиридонович, все, что я собрал о местных эсерах. По-моему, наиболее яркая фигура в прошлом — некий Шантуров. Сейчас он старается быть в тени, ссылаясь на то, что при Колчаке был арестован. Но уж больно милостиво к нему белогвардейская контрразведка отнеслась. В общем, посмотри.
Прошло два месяца. Большой объем текущей работы, частые командировки отвлекали Порфирьева от дела Шантурова. Но серая папка, которую вручил ему в октябре Дьяконов, заметно растолстела. И все же Виктор Иванович был недоволен.
— Мало, очень мало пока сделано, Иван Спиридонович, — сказал он, выслушав доклад Порфирьева об итогах работы по материалам серой папки. — Ну-ка, давай все проанализируем вместе. Итак, чем мы располагаем?
— Шантуров Иван Никифорович, 38 лет, работает инструктором в управлении уездной кооперации, — без особого подъема доложил Порфирьев. — Несколько раз выезжал в командировки в станицу Ново-Никольскую, посетил села Токуши и Бугровое.
— Зачем? — спросил Дьяконов.
— Пока не удалось установить, Виктор Иванович.
— Дальше.
— К нему очень близки Севастьянов Александр Иванович. 29 лет, работает прорабом на строительстве дороги Петропавловск — Кокчетав, братья Федоровы, сотрудники уездного военкомата. Иногда вместе собираются у Севастьянова в доме по Пушкинской 39 или у управляющего делами уездного кооператива Геймана. Предлог один — скоротать вечер за картами.
— От остальных держатся замкнуто?
— Да, стараются к себе никого не подпускать.
— Ну что ж, и это уже кое-что. Держи под наблюдением. Фиксируй каждый шаг. Да, вот что еще. Побеседуй-ка с Лукой Ивановичем. Мне кажется, все происшедшее в Пресногорьковской должно быть тщательно проанализировано. И посмотри, нет ли тут связи с теми, кто окружает Шантурова?