— Верно! — подтвердил Шаповалов.
— Но вскоре на него поступило заявление Брюховецкого — есть такой у нас, в губземотделе. Этот знаток земельного вопроса готов обвинить всю беспартийную интеллигенцию. Шарипков ему и попался. Конечно, бывший учитель мог бежать из штаба, но струсил, а так как он работник штабного ранга, то особый отдел возбудил ходатайство о расстреле. Мы иного мнения. Подготовили письмо в президиум ВЧК. Вопрос остался открытым. Если ты против расстрела, иди подписывайся.
— Я подпишусь, — согласился Захар. — Но ты, Иван, прав. Шарипков мог бежать хотя бы со мной. Но струсил, остался в штабе и в чем-то помог бандитам.
— Вот, вот! Я так же ему объяснил. Сейчас кается… Меньшиков на очной ставке с Кармацким подробно рассказал о казни Соленика.
— А ведь ты, Андрей Авдеевич, — говорил Меньшиков, — оказывается, давно знал Василия Соленика. Перед расстрелом кричал чекисту в лицо, что он погибает, как падаль, и об этом никто не узнает. Зачем ты от нас скрывал, что чекист твои магазины для общего дела забирал?
— Ни тебе, бухваловскому добровольцу, меня судить, — огрызнулся Кармацкий.
— Это верно, что ни мне. Но из-за вас, стервецов, и мы, дурни, в драку полезли. Пиши, начальник, все пиши. Он — купец. Но у Родина сам просился в следственную комиссию. И нас отбирал туда. Меня поймал на том, что продотрядчики хлеб весь выгребли, а жену нагайками посекли. Злой я был и не знал в ту пору, куда податься. Потом только подробности об обидчике своем узнал. Начальником карательного отряда, оказывается, был при Колчаке Золотухин Василий Ильич. Когда пришли красные, он потихоньку в продком пристроился. Нарошно нас грабил, чтобы, значит, поднять против Советской власти. А мы, темнота, и поверили, что коммунисты во всем виноваты…
— Вы о Кармацком расскажите, — напомнил Ершов.
— О купце не забуду я. Не бойся, гражданин следователь. Если его пожалеете, мужики не простят. Много на нем крови народной. А Дульского Луку он у изменника Окулича выпросил. Тот все-таки пожалел больного, а этот — нет. Чекиста-то они хворым взяли. Тот после тифу слабый был. На станцию приехал и красноармейцев стал совестить: «Что же это вы, братцы, — говорит, — опять Колчака захотели. Аль забыли вкус казачьей плетки?» Окулич приказал скрутить Дульского и в казарму утащить. А Кармацкий его больного забрал, бить начал. Рука у купца тяжелая, так он кулаком Дульского прикончил. Потом, для пущей верности, из пистолета в упор выстрелил.
Показания Меньшикова подтвердили другие свидетели, в том числе и Шарипков. Кстати, он же рассказал о том, как Кармацкий глумился над взятыми в плен красноармейцами из группы Ильина, наступавшей на станцию Петухово.
— Ну, с купцом ясно, — заметил Ершов. — А почему вы, грамотный, интеллигентный человек, к бандитам пошли?
— Семья, гражданин следователь, — потупил взор Шарипков. — А потом наша интеллигентская бесхребетность сказалась. Думал о себе, как о пупе вселенной. А на поверку вон что получилось. Приказали погрубее, с матом, и пошел…
— Счастье ваше, что кое-кто из коммунистов, чекист Шаповалов, например, согласились подтвердить ваши показания. А то бы не миновать вам расстрела, Шарипков, — сказал Ершов, подавая на подпись протокол допроса.
Вскоре после выяснения обстоятельств гибели чекиста Дульского удалось задержать Окулича. А через несколько дней, при разгроме одной из мелких банд, красноармейцы поймали Шантурова и братьев Севастьяновых. На допросах в ЧК бывшие главари нелегальной эсеровско-белогвардейской организации сознались, что готовили к мятежу 253-й полк, намереваясь овладеть городом без боя, сделать его базой мятежников. Неожиданный арест сорвал все их планы. Шантуров показал на допросе, что Кудрявцев и Токарев входили в офицерскую антисоветскую организацию, но не успели наладить прочную связь с шантуровцами, так как потеряли Пяткова и Воротова. В октябре 1920 года их связной Матвей Донских был задержан чекистами. Но ему удалось сбежать из-под стражи.
— Ты смотри! Верно тогда Порфирьев говорил, что Донских не простой связной, — воскликнул Вагаев, когда Шаповалов и Ершов рассказали ему о роли колчаковского сыщика. — Очень сильно горевал Иван Спиридонович, узнав о побеге Донских. Важное звено, говорит, упустили.
В начале июня стали известны некоторые подробности Каркаралинской трагедии. Бокша ознакомил с ними работников губчека.
— Немногим больше двух месяцев назад, — сказал он, — Виктор Иванович Дьяконов отбивал в Акмолинск, Каркаралинск и Семипалатинск тревожные телеграммы. Волновался он не зря. Есаул Токарев собрал вокруг себя остатки разбитых частей мятежников, почти три тысячи бандитов. Все они направились к Анненкову и Дутову, расстреливая на пути коммунистов, красноармейцев, сжигая семенное зерно. Внезапным ударом банда взяла Каркаралинск. Погибла вся городская партийная организация.
— Как же так, Владимир Викентьевич? — вскочил с места Михаил Крупинин. — Ведь вы сами только что говорили об отправленных телеграммах.
— К сожалению, мне тоже не все ясно. Знаю одно — банда после Каркаралинска обошла выставленные 13-й кавалерийской дивизией заставы и, после ожесточенного боя у границы, прорвалась за кордон. Думаю, что разобраться в причинах Каркаралинской трагедии будет нелегко. Придется собирать материал по крупицам. Всем, кто будет допрашивать мятежников, необходимо напомнить и о Каркаралинске.
Проездом в Москву в Петропавловске побывал Дьяконов. В губернском отделе ГПУ он не застал многих, с кем вместе трудился в суровую зиму 1921 года. Владимир Бокша встретил его в том самом кабинете, где Дьяконов с Порфирьевым разрабатывали планы ликвидации эсеровско-белогвардейской организации Шантурова.